Но начнем по порядку. Алексей Иванович Правдин родился 24 февраля 1924 года. В декабре 1941-го он с шестью одноклассниками добровольно прибыл в военкомат с просьбой о досрочном призыве их в Красную армию. Именно в эти дни шли ожесточенные бои под Москвой, решалась судьба столицы нашей Родины… Семнадцатилетние мальчишки рвались на фронт, чтобы с оружием в руках встать на защиту Отечества.
По-разному складывалась судьба сотен тысяч комсомольцев-добровольцев в то суровое время. Моего отца — крепкого, здорового, отличника учебы, прошедшего курс «ворошиловского стрелка», направили в Прохладненский 54-й запасной стрелковый полк. Здесь в тяжелое время 1941 года, в течение 3-х месяцев подготавливали к боям сержантский состав подразделений истребителей танков. Никто из командиров и инструкторов в боях не участвовал, поэтому обучение велось на основе наставлений, полученных с фронтов. Изучались конструкции техники, находящейся на вооружении гитлеровской армии, их уязвимые места, способы уничтожения гранатами, бутылками с зажигательной смесью.
Самым главным оружием для курсантов стало однозарядное противотанковое ружье Дегтярева, которое в то время эффективно применялось для поражения легких, средних танков и бронемашин
в ближнем бою. Тяжелое (21 килограмм), громоздкое, с сильной отдачей ружье требовало физичес­кой выносливости, навыков в стрельбе по движущимся мишеням, слаженности расчета. Из него мало стреляли — сказывался недостаток патронов, так нужных фронту, но с ним бегали, ползали, окапывались, организовывали огневые точки. Зато стреляли из винтовки, пулемета Дегтярева, метали гранаты-болванки, ходили строевым шагом. После занятий вчерашние мальчишки с разбитыми в кровь локтями и коленками от усталости валились с ног, засыпали в караулах, на занятиях по материальной части.
В начале января большая часть личного состава полка запросилась на фронт — под Москвой была одержана первая крупная победа советских войск. Но учеба продолжалась — армии нужны были грамотные младшие командиры.

Волховский фронт — 1942 год

В начале апреля 1942 года мой отец прибыл под Тихвин, где шло пополнение живой силой и техникой выведенного в тыл, разбитого в боях 3-го гвардейского стрелкового полка 198-й дивизии 59-й армии Волховского фронта. Личный состав, в основном, прибыл сюда без подготовки, плохо владел оружием. Для борьбы с танками немцев был сформирован 873-й отдельный истребительно-противотанковый батальон. Командовал им пожилой капитан-белорус, с орденом Красной Звезды на груди, отличившийся в боях
с Финляндией, встретивший войну на границе командиром стрелковой роты.
После нескольких занятий для отработки слаженности действий в бою 28 апреля батальон выдвинулся на танкоопасный участок, во вторую линию обороны войск 59-й армии. Сформированный из того, что было на тот момент в резерве, он представлял собой внушительную силу: четыре 45-миллиметровые пушки на конной тяге, два миномета, шесть противотанковых ружей, два станковых пулемета «Максим», ручные пулеметы Дегтярева, около 500 человек личного состава.
Снег растаял, дороги размокли, стали вязкими. Пушки, брички с боезапасом, санитарные повозки, кухни приходилось на руках выносить из разбитой, до краев заполненной жидкой грязью колеи. Когда батальон, наконец, прибыл к месту назначения, грязные, голодные, промокшие насквозь бойцы в изнеможении падали на землю. Но им еще предстояло окопаться в пятикилометровой полосе вдоль леса, между болотами. Здесь немцы могли использовать танки для прорыва обороны и окружения соседней 2-й ударной армии. После рассредоточения расчеты «бронебойщиков» приступили к обу­стройству своих позиций.
«Вместе с заряжающим Петром Рябышем —
рабочим Волховской гид­ростанции, начали рыть окоп и мы, — вспоминал отец. — Работа согревала. Дошли до сухой и твердой, как камень, земли. Сгрызли припасенные на «черный день» сухари. Слева от нас, метрах в сорока, трудились пулеметчики. Справа «пушкари» разворачивали батарею. О вой­не напоминали лишь гулкие разрывы снарядов, изредка доносившиеся к нам со стороны передовой. Клонило в сон. Присели на дно неглубокого окопа. Вспоминали свои дома, мамины пирожки, домашнюю еду и борщ — густой, наваристый. Уснули прямо на земле, укрывшись грязными, мокрыми шинелями. Близкий разрыв снаряда вспорол тишину…
— Немцы? — мелькнула мысль. — Откуда?
Высунув головы из окопа, увидели, что из низины, тянувшейся вдоль болота, беспорядочно стреляя из пушек по нашим позициям, выдвинулись четыре легких танка с автоматчиками на бортах. Их появление было настолько неожиданным, что часть не успевших окопаться бойцов бросилась бежать к спасительному лесу. Танки остановились, «сбросили» автоматчиков, дали залп из пушек по бегущим в панике солдатам и устремились на позиции артиллерийской батареи. Немцы, открыв беспорядочную стрельбу трассирующими, разрывными пулями, наводили страх на наших необстрелянных ребят. Казалось, что нас атакуют крупные силы противника. Слева вдруг ожил наш пулемет. Мы тоже пристрои­ли ружье на горке земли перед окопом. Азарт захватил меня.
— Ах вы, гады! Петро, пат­рон!
Дрожали руки. Гулко билось сердце. Петька стоял сбоку на коленях, обеими руками вталкивая снаряд в патронник ружья. Пулеметная очередь из ближнего танка заставила нас вжаться в землю. Сто метров до танка, восемьдесят…
Выстрел в правый борт.
— Заряжай!
Еще выстрел — под башню. Танк остановился, из щелей показался желтый дымок. И взрыв, не слышный в грохоте начинающегося боя, прогремел внут­ри машины. Башню свернуло набок, вырвался сноп пламени. Автоматчики залегли, продолжая стрелять по бегущим бойцам. Наши активно вели бой, ударили пулеметы. Второй танк своей лобовой броней ударил в щит так и не развернутой для стрельбы пушки, подмял ее под себя вместе с разбегающимся расчетом и, развернувшись, в лоб устремился на наш окоп.
Мы развернули ружье ему навстречу. Выстрел! Пуля срикошетила от брони. В ту же минуту отозвалась танковая пушка. Взрыв снаряда! Не долетел. Земля и смрад накрыли окоп. Еще взрыв — за спиной… Тугая пробка забивает уши. Легкие задыхаются от горечи и удушья. Разрывы пуль заставили снова залечь, плотно вжаться в родную землю.
И какое-то подсознательное, обостренное опасностью чувство подсказало мне, что удача кончилась, что судьбой или случаем отпущенные секунды использованы полностью, что следующий снаряд из танка будет мой. Ни страха, ни ужаса в тот момент я не испытывал. Было до слез обидно за ту упущенную секунду в бою, когда еще можно было подбить танк выстрелом в борт. Закрыв голову руками и уткнувшись лицом в землю, мы не видели, как из-за реденького кустарника вылетела противотанковая граната.
Услышав разрыв и надсадный рев мотора, я нашел в себе силы оторваться от земли и увидел, как танк завертелся на месте, оставляя за собой левую перебитую взрывом гусеницу. Тут же я выстрелил и понял, что, дернув ружье, не попал в своего такого близкого врага. Тот завертел башней, пытаясь опередить меня, но пушка молчала — то ли стрелок был ранен, то ли ослеплен огнем нашего пулеметчика, стрелявшего по смот­ровым щелям.
Оглушенный взрывами, я видел черный зрачок пушки… Только бы успеть! Засыпанный землей, на дне окопа лежал мой товарищ… Сам зарядил… Прицелился… Выстрел! Сильная отдача вывела из оцепенения. Посланная пуля попала в двигатель танка. Черный дым повалил из моторного отсека. Открылся боковой люк, из него с автоматом в руках выпрыгнул офицер. Извиваясь змейкой, он пополз под днище танка. Вывалился механик-водитель в грязном комбинезоне, уткнулся в землю белокурой головой и поднял руки…
Бой затихал. Мы сидели в окопе уставшие, молчаливые и потихоньку приходили в себя. Ни думать, ни говорить не хотелось.
Клубы черного дыма поднимались к небу от горящих танков. Пехота добивала немецких автоматчиков. Справа на позициях «пушкарей» горело еще два танка.
Заканчивался мой первый день войны. Наступал вечер. Солнце повисло над самым горизонтом, огромное и бордовое небо выглядело мирным. Впечатление подчеркивала еще и вдруг наступившая тишина. После грохота боя, когда воздух, уплотненный разрывами снарядов, продырявленный тысячами пуль и осколков, с трудом вдыхался, а сердце, будто схваченное чьей-то рукой, ежесекундно замирало от проносившейся рядом смерти, даже эта относительная тишина была воспринята нами как великое благо.
Вечером из леса наш старшина привез кухню. Дали первые 100 грамм фронтовых. Мы ели гречку — вкусную, рассыпчатую. Вспоминали о том, как вели себя в бою. Смеялись, шутили, подтрунивали друг над другом. Все испытывали радость от первой победы над врагом.
Ночью долго не мог уснуть. Сырость, холод пронизывали насквозь. Каждый куст казался в темноте человеком, каждый шорох —
шагами. Близкое дыхание смерти, обида за прерывающуюся в самом начале пути жизнь, казалось бы, переполнили душу. Да, война… Но она не была неожиданностью. Висела все недолгие годы детства, зрела, накапливаясь с самой колыбели. Под ее черным крылом росли и учились мы — сыны воинов и будущие солдаты. Наши матери думали, что мы рождены ими для радости и опоры в старос­ти. А на деле получалось иначе. Годы детства были мимолетным перерывом между двумя войнами. Мы чувствовали это, но жили надеждой, что все как-то уладится.
Да, в детстве война не казалась нам чем-то ужасным, — наоборот, излюбленной игрушкой было оружие, самые интересные книжки читались про сражения. Наши молодые души тянулись к захватывающей романтике подвигов, бе­зумно красивой храбрости, и литература, не скупясь на примеры, подогревала нашу фантазию.
Но вот грянула война, и все оказалось далеко не так, как представлялось. Своей жестокостью, кровью и потом вышибла она у многих из нас книжный романтический пыл».
В.А.ПРАВДИН,
житель села Коноково.
Фото из семейного архива.

от admin

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.