В мае этого года Ольге Алексеевне Новиковой исполняется 93 года -по документам, хотя фактически она на год старше. Когда и как произошла путаница, уже не важно. Главное, что, пережив ужасы Великой Отечественной войны, а она была ее непосредственной участницей, пройдя через столько испытаний и лишений, наша героиня сохранила и природное жизнелюбие, и оптимизм, и доб­роту.
А те далекие события военной юности настолько врезались в память, что и сегодня Ольга Алексеевна без запинки произносит: логарифмическая линейка, азимут и еще более мудреные названия, которые сама тут же и расшифровывает.
Мы слушаем ее рассказ в небольшой уютной комнате в доме на хуторе Веселом.
— Я была зенитчицей, — очень твердо, с гордостью произносит наша собеседница.
В апреле этого года исполнилось ровно 75 лет с того дня, как по зову Родины, в 1942 году, девятнадцатилетней комсомолке Ольге пришлось отправиться в действующую армию.
Окончив школу, она работала водителем в трамвайно-троллейбусном депо в Алма-Ате, тогда —
столице Казахской ССР. В большой город ее, подростка из села Красавки Саратовской области, отправила мама по просьбе своего брата, семье которого нужна была помощь по хозяйству. Все девушке нравилось. Вокруг шумел красивый город, трамвай ходил по расписанию и стальным накатанным рельсам. Казалось, что также четко и без неожиданностей, будет строиться и вся ее дальнейшая жизнь.
Но свои коррективы внесла война.
— Служила я три года и три месяца на Кавказском фронте, была одно время под Сталинградом, а так мы защищали небо Баку, к которому рвался враг, чтобы отрезать его от фронта. Город — «нефтяное сердце» России — обеспечивал вой­ска горючим.
— Я была прибористом зенитного отделения на приборе ПУАЗО-2, прибор управления зенитно-артиллерийским огнем, —
не переставая удивлять своими сохранившимися специальными знаниями, Ольга Алексеевна самос­тоятельно расшифровывает незнакомую аббревиатуру. — Выполняла обязанности скоромерщика, — говорит четко, по-военному. — Был прибор такой — планшет, круглый, с диском, — обстоятельно продолжает для меня ликбез по военным знаниям зенитчица. — По бокам от диска, через перекидной мостик, две наводчицы располагались. В отделении нашем было 9 девушек-прибористов, а я — на планшете. Все оборудование у нас находилось под током, а напряжение брали из 12-ти вольтовой батарейки. От нее до нашего прибора провода тянулись на каждое из четырех орудий. На этом приборе размещались две каретки, моя — скоромерная. Вся правильность расчетов по измерению скорости, высоты и дальности зависела от нас.
Часть интереснейшего рассказа Ольги Алексеевны мне пришлось опустить, но, поверьте на слово, до сих пор, в свои почтенные годы, она помнит в малейших деталях все операции, которые выполняла.
Периодически Ольге Алексеевне трудно говорить. Переживаю, вдруг устала, разволнуется, давление, не дай Бог, поднимется. Но дочь нашей собеседницы, Валентина, успокаивает:
— Ничего, она у нас крепкая! У мамы память даже лучше, чем у меня, столько всего она рассказывала, а я уже многое и позабыла. А вот картина одного из послевоенных дней так и стоит перед глазами. Папу пришли навестить его товарищи-фронтовики. Как они пели за столом! Я до сих пор слышу их голоса: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!».
На последней строчке голос Валентины срывается от подступивших к горлу рыданий…
С ее отцом, своим будущим мужем, Ольга Алексеевна познакомилась в Андижане, где работала после войны. В 1947 году они поженились. Данил Манохович Новиков прошел всю войну и был участником встречи на Эльбе. В семье одной из его внучек теперь хранится сувенир — ложка, подаренная американским солдатом.
После войны более 50 лет Данил Манохович проработал кузнецом.
— За всю войну никогда не слышала мата, — вспоминает Ольга Алексеевна, а вот муж был мастер по этой части, у него и сама потом научилась ругаться… А жизнь мы с ним благополучную прожили, детей троих вырастили. Дочери и сын хорошие, слава тебе Господи, трудолюбивые, уже сами все на пенсию вышли, внуков подарили…
Батарею, где
служила О.А.Нови­ко­ва, часто перебрасывали с места на место — менять позицию боевым расчетам приходилось практически после каждого налета, чтобы фашист не уничтожил орудия.
— Перевозили нас всегда в закрытых бортовых машинах, — рассказывает Ольга Алексеевна. — А нам же интересно хоть одним глазком вокруг посмотреть. Когда пытались выглянуть в прорехи от пуль, оставленные в брезенте, тут же следовал окрик старшего группы: «Не глядеть по сторонам! Вы —
женский пол; слабый, меньше будете знать, для вас же будет лучше!».
Мы даже не знали, какой день недели наступал… Стояли как-то на косе, а подвозить продовольствие можно было только по Каспию. Когда море штормило, и поднимались двухметровые волны, то и голодными приходилось сидеть — катера не могли причалить к берегу.
Однажды на глазах перепуганных девчонок старшине, прыгнувшему в воду, чтобы удержать тяжелый борт, напрочь отбило ногу по колено.
— Фашист без конца налеты делает, бомбит, — рассказывает моя героиня. — Вражеские самолеты от своих мы научились по звуку отличать. Если прерывистый, гул тяжелый идет, значит, Ю-88 (Ju-88, Юнкерс) и Хейнкель-111 (Heinkel, He-111), бомбардировщики немецкие летят. Мы их таким огнем отгоняли, прямо как в песне: «Из сотни тысяч батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину: Огонь! Огонь!» Налеты немец любил делать больше ночью, или когда погода пасмурная была, и за облаками можно было спрятаться.
Слушая собеседницу, вдруг вспомнила строчки из популярной песни: «Ах, эти тучи в голубом, напоминают море…», а еще несколько эпизодов из любимых военных фильмов и задала следующий вопрос (как оказалось — очень глупый):
— Вам, молодым девушкам, и принарядиться, наверное, хотелось, и губы подкрасить…
У Ольги Алексеевны на глаза снова навернулись слезы:
— Эх, милая, какие наряды, какая помада! Да мы сутками у орудий сидели, порой даже не умывшись. Там же и спали, на голой земле. Голову спрячешь под планшет, а все остальное оставалось под дождем или снегом. Бывало, соберешь водички с прибора после дождя или росу после ночи, ополоснешь лицо и дальше следишь. Нам от прибора нельзя было отходить, как поймаешь точку, так и ведешь ее и через каждые 5 минут докладываешь командиру: «Скорость такая-то».
Но профессиональное упрямство отпустило меня не сразу (да и любимые фильмы о войне покоя не давали), поэтому следующий вопрос получился и вовсе провокационным:
— А как же любовь? Была?!
— Да какая там любовь? С кем? — почти с возмущением отвечает Ольга Алексеевна. — Мужчины на батарее у нас — в отцы нам годились, они к нам как к дочкам своим относились, да и вообще все у нас дружно очень было, по-товарищески, помогали друг другу, делились последним…
Уже когда писала материал, еще раз отметила для себя — насколько у нашего поколения были другие приоритеты: Ольга Алексеевна не помнит, как сама призналась, где и во что их обмундировывали, зато в малейших деталях может рассказать, как работал ее прибор.
— Слава Богу, — на прощание говорит Ольга Алексеевна. — Господь дал мне лучшей жизни, 93 года ведь прожила, даже и не думала, что так долго и так хорошо еще поживу. Спасибо, что не забываете, нас ведь уже совсем мало осталось…
Е.СУЛИМЕНКО.
Фото автора.

от admin

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.