Мы, конечно, восхищаемся оригинальными поступками людей,
ценим нестандартность в мыслях и действиях.
Однако, в жизни (правы мудрецы!) правит бал банальность.
Вот и я банально люблю квашеную капусту и не изображаю из себя любителя всяких там ракообразных.
Зимой этот продукт идет у меня на «ура». Добавляю к нему рассыпчатой картошечки, да немного сальца или маслица подсолнечного —
и меню готово. Как говорится, деды ели, родители этот продукт уважали, а нам сам Бог велел. Все бы хорошо: покупай мешок капусты,
квась в кадушечке белокочанную, живи да радуйся.
Но ведь любителю кочерыжек и жителю огромных просторов
нужна и песня.

— А была ли песня у героев твоего любимого рассказа О.Генри «Короли и капуста»? — вопрошал мой душевный товарищ Аркашка, когда мы по приходу «овощного» парохода из Владивостока, пробившего путь среди льдов, устроили закваску белокочанной в портовом граде Анадырь.
— Балладу, взятую у Л.Кэрролла про доверчивых устриц, помню, а песен —
нет, — откликнулся я. — К то­му же капуста там упоминалась не белокочанная и даже не цветная, а какая-то пальмовая.
— Вот это да, пальмовая! А что, есть такая? — не отстает Аркадий.
— Кажется, есть. Но нам-то какая разница, сколько на свете капуст? Хорошо, хоть эта в навигацию пришла, дальневосточная, кочанчик к кочанчику. Теперь не пропадем, как и побывавший на Чукотке анг­лийский капитан Джеймс Кук, загружавший в трюмы бочонки с кислой капустой. От цинги.
На лице товарища, пока мы строгали хрустящие листы, жали и давили их в выварке, добавляли морковки и брусники, блуждала таинственная улыбка. Я понял, что парень входит в «состояние» лирического блаженства. Значит, вот-вот возьмет гитару. Но сначала «ныряет» под кровать и «выныривает» с бутылкой вина. Там его целый ящик: чай, Новый год на носу. «А что, можно и антракт объя­вить», — сообщает всем своим видом капустный соратник.
Мы звонко чокаемся бокалами, весело смотрим на кучу кочерыжек и пьем терпкое вино из далекой страны Чили. Хорошо! За окном — теплая игривая пурга, в холодильнике — свежая местная рыбка, кета, на душе — спокойно до блаженства. Хоть и темно в декабре днем, а все равно настроение хорошее: в снежном крошеве периодически проявляются огоньки города, местное радио по названию «Пурга» гонит что-то бравурное.
— Горы далекие, горы туманные, горы… — начинает нашу ударную песню дружок.
— И улетающий, и умираю­щий снег… — подхватываю я кукинские слова.
Поем мы с большим чувством, внутри нас тоже летит снег, правда, чукотский, а когда доходим до упоминания о вьющихся женских локонах, начинают бегать мурашки. Наши жены, самые лучшие жены в мире, разъехались по дальним командировкам решать проблемы их безвольных начальников. Отсутствие благоверных прямо-таки осиротило нас, а в душе возник вакуум. Вдвоем справляться с ним легче, особенно когда под кроватью вино, а на кухне — капустная арктическая страда.
Периодически, как бывалые северяне, припадаем к стеклу. За окном — «мукомольная» погода. Кто-то верхний размалывает снежинки до мелкой пыли и гоняет их по тундре, по лиману, по нашему городку. Люди, вышедшие на улицу, быстро превращаются в «мукомолов», даже ресницы у них становятся белые, как у альбиносов. Наконец, мы понимаем: чтобы избавиться от белой мглы, надо предпринять что-то экст­ренное, хотя вариантов для этого дела немного.
— Все, идем в ресторан, на людей посмотрим, потанцуем, — принимает решение Аркадий. — Дело мы сделали, капуста готова, надо немного проветриться.
— Гулять, так гулять, — я сразу же соглашаюсь с предложением, которое сулит нам новые психологические перспективы.
Сборы ограничились приглаживанием взъерошенных волос и надеванием пиджаков. Бодро шагнув в «мукомольню», подстраиваемся под ветер и вполоборота движемся мимо зданий музея и почты в сторону единственного ресторана в окружном цент­ре. Есть и другие злачные места в городе, но главное —
ресторан «Анадырь». Его зазывные огни светят уже не одному поколению северян, они в безразмерные полярные зимы, как свет маяка для моряков. Баба Даша всплескивает руками и приветливо улыбается нам в гардеробной.
— Давно, давно к нам не заглядывали, касатики, милости просим, — не говорит, а прямо поет эта милая старушка.
Столица Чукотки — городок маленький, друг друга все знают. Официантка Дина, как всегда в белоснежной кофточке, радостно приветлива и предлагает места на выбор. В своем музыкальном углу разминается на клавишах Славик по прозвищу «Морган», он также приветствует нас поднятием своей огромной руки. Не сказать, что у музыканта и певца выдающийся голос, но пронять до слез «северной темой» может каждого. На его глазах люди здесь знакомились, создавали семьи, отмечали юбилеи, прощались с друзьями. Слава, большой, как умка, лиричный, доб­рый, стал для многих горожан прекрасным другом. Стараниями его и коллег по ансамблю, а также поваров и официантов, ресторан стал не только местом, где едят, пьют и пляшут, но и фантазируют, сбрасывают груз накопившейся усталос­ти, душевно беседуют.
— Попали, куда надо, — радостно оглядел зал Аркадий. — Смотри, смотри — знакомые и близкие лица, я уже здороваться устал.
— Вот только сегодня из блюд уж очень много капус­ты, — заглянул я в меню.
— Чудак, да это же праздник для желудка северян, — поддерживал высокий эмоциональный настрой мой веселый друг. — Вспомни, какое оживление случалось в наших тундрах, когда прилетал самолет со сметаной из колымского поселка Сеймчан! Народ готов был стоять в очереди и день, и ночь. Так и тут!
Мы начали оживленно вспоминать подобные экзотические моменты нашей отдаленной от цивилизаций жизни. Иногда казалось, что в Анадырскую гавань заходили пароходы с продовольствием со всего света: мясо кенгуру из Австралии, сливочное масло из Новой Зеландии, яблоки из Китая, ликер из Вьетнама, свинина из Бразилии. А был момент (начало 90-х прошлого века), когда страна, обремененная всякими проблемами, совсем отказала дотационному Северу в еде. В кои веки окружное начальство стало искать спасения в США. Местные фермеры откликнулись сразу — организовали поставки овощей и фруктов, консервированных продуктов и много чего еще. Из Сиэтла в чукотские города и поселки пошли пароходы, груженные продукцией американских полей и ферм. Почти как во времена легендарного лендлиза!
Северный потребитель сначала долго удивлялся размерам и рыхлости заморского картофеля, «дубовости» яблок и груш, жесткости капусты, странной ее закваске, но перебирать харчами никто не собирался — уж очень ситуация сложилась тревожная. В сей драматический момент народ наш понял, насколько все российское вкусное и ароматное. Если американским помидором кинуть в нехорошего человека, так можно его и покалечить, настолько овощ тверд (правда, видом красив!). Ничего! Сколько напастей случалось в высоких широтах, пережили и эту.
…В ресторане, однако, жизнь забурлила в хорошем темпе. Сначала неторопливый и степенный народ все раскачивался за столиками, охотно поглощал голубцы, тушеную капусту с мясом, смачно выпивал, потом ударился в танцы. Время на этом карнавале жизни пронеслось так быстро, что мы оба не успели толком сообразить, как оказались в группе знакомых связистов. Они, как и мы, любили авторскую песню. Устроили конкурс гитаристов и певцов, получился маленький праздник души, закончившийся под утро, но такое же темное и метельное, как и ночь.
— Благодарю судьбу, закинувшую меня в столь отдаленный край, где любая мелочь, казалось бы, рядовое событие, превращается в праздник, — подвел итог капустной эпопеи Аркадий. — Сам знаешь, Юра, во что выливается у нас «Корюшкин фестиваль», день рыбака, конец навигации, отъезд-приезд в отпуск, первый солнечный день зимой…
Да и в целом жизнь на краю Евразии, при всех ее сложностях, можно назвать оптимистичной. Ну, например, простая работа здесь превращается в неч­то симпатичное, лишенное монотонной составляющей, с еженедельными «капустниками». Радость, горе, любое событие традиционно делится на всех, почти как в семье. Причем, неформальность в отношениях не сказывается на результатах работы. Конечно, такие среды, как чиновничьи, специфичны, но и туда проникает полярный ген «с человеческим лицом». Сами экстремальные условия и отчасти отбор людей со всего света диктуют подобный тип отношений.
Значительно позже я узнал, что мой друг очень полюбил Север еще и с другой «капустной» стороны — денежной. Из года в год он поднимался по карьерной лестнице, с ее «высотой» рос и его оклад и дорос до больших цифр. Появились у него шикарные квартиры в Москве, Сочи, Минске, не менее дорогие автомобили. Перешагнув пенсионную черту, Аркаша так «влип» в дело умножения капитала, что и по сей день не готов покидать это эльдорадо. И таких людей встречается на земле вечной мерзлоты немало, особенно среди тех, кого крепко засосало финансовое болото.
На мои бесконечные вопросы о переезде на «материк», о слабой адаптации человека в пожилом возрасте слышались однотипные ответы о его востребованности и о любви к снегам. Знаю, лукавил брат: когда тебе доставляют «капусту» ежедневно, а не раз в год, романтика, а порой и здравый смысл, уходят, наверное, на второй план.
Видимо, каждому свой кочан, или, как поется в песне Левитанского: «Каждый выбирает по себе…». Мне мой средний уровень обес­печения вполне подходил, зависти не возникало, наоборот, было сочувствие — ведь о больших деньгах надо думать ежеминутно (и что-то делать для их сохранения или приумножения). На такое способен не каждый.
Иногда, правда, в голове возникали всякие бизнес-идеи, но все их пришлось отвергнуть. Как и предлагаемые «хлебные» должнос­ти, идущие вразрез с личными качествами. Большинство людей подобное равнодушие к денежным перспективам поражает и даже раздражает, но я принципам самодостаточности и личной свободы не изменял при любых ситуа­циях. Видимо, подобные качества, а, может, еще что, и привело меня к статусу свободного художника и земледельца.
На этих нивах, как оказалось, тоже много прелес­тей и праздников. Например, на личном кубанском подворье удалось вырастить прекрасный урожай овощей, в том числе и капусты. Первый свой борщ, сваренный из выращенных самостоятельно картошки, свеклы, морковки, капусты и зелени, потряс вкусом и цветом. Невольно вспомнился случай из истории с римским императором Диоклетианом, который так «присох» к овощеводству и увлекся повышением урожайности капусты, что отказался от трона, временно оставленного. Понятно, что мне головокружительных альтернатив взамен никто не предлагал, но экскурс в историю и свой маленький опыт убедили: подобные истории с властителями вполне возможны.
И почему-то осенью, в круговерти листопадов, история с закваской капус­ты непременно всплывает в памяти. Даже у Аркадия, перегруженного недвижимостью и наличностью, она не выходит из головы, и от него частенько приходит в ноябре-декабре сентиментальное письмецо.
— Надо бы встретиться, старина, душевно пообщаться, попеть, нашинковать капустки, попить винца, — написал он недавно, а сам отправился отмечать Новый год в Москву в свои облицованные мрамором апартаменты в соответствующей его рангу компании.
Опыт жизни последнего десятилетия подсказывал: никакой кочерыжкой, пусть и самой ароматной, давнего дружка не зазовешь уже в гости из-за возникшего в стране сословного расслоения. Поэтому взял билет на самолет и полетел к дочери в Иркутск, к ее двум очаровательным крошкам Рите и Кате. Их, как известно, нашли, конечно же, в капус­те. И гостевать начал (как вы поняли) с покупки белокочанной, заквашивания ее и разучивания с внучками песни Юрия Кукина о волшебном городе.
Юрий ПРЫГОВ.

от admin

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.